Весеннее солнце заливало ярким светом большую комнату. Несмотря на массивную мрачного  вида кровать из красного дерева и остальную мебель в том же стиле, комната казалась уютной. Мэри привнесла в неё дорогие сердцу краски. Яркая кружевная скатерть на столе, букет первоцветов в вазе, перевязанный атласной ленточкой, розовая девичья шляпка, небрежно брошенная на туалетный столик, связка писем, вставленных между зеркалами, а на кресле - любимые романы - всё здесь дышало своей собственной нежной и юной жизнью. Мэри подошла к окну и открыла его. С наслаждением вдохнув запах весны, она подставила лицо ласковым солнечным лучам. Глаза её были закрыты, губы улыбались. Так она стояла несколько минут с мечтательным выражением на лице, потом подошла к  массивному комоду и достала из него дневник с обложкой из кожи, отделанной зелёным бархатом. Помедлив немного, она села к окну и устроив дневник, перо и чернильницу на подоконнике начала писать.
"Май, Блэкберри-Хилл
Вчера после ухода гостей, матушка совсем замучала меня своими отзывами и нравоучениями. Мне пришлось отвечать ей на вопросы так, как она хочет слышать и поддакивать во всех её суждениях. Если бы я это не делала, у неё бы начался очередной сердечный приступ. Как же я устала от этого! Мне так хочется хотя бы немного отдохнуть, побыть самой собой. И мистер Треверс, помог мне в этом, хотя я и не ожидала. Этот человек явно вызывает во мне отвращение своей дерзостью и презрительностью, которая в нём не знает границ, как будто он презирает весь мир, и смотрит на всех с высоты своей гордости. Хотя ведь мистер Треверс почти нищий. Отец его умер банкротом. И, говорят, что у него нет денег даже на прислугу, только старая кухарка, она же экономка, готовит ему. Но мистеру Треверсу приходится самому даже разжигать камин. И он непозволительно дерзок. Хотя есть в этом человеке что-то интересное, необычное. Но он явно не герой моего романа."

Помедлив, Мэри отложила перо в сторону. Она никогда не умела связно излагать свои мысли, так чтобы получилось достоверное изложение событий. Скорее она записывала свои чувства, да и то потому, что её с детства приучили к ведению дневника. А чувства её формировались из чтения романов, которые не всегда воздавали должное простоте и хорошим манерам.
- Мэри, дочь моя!
- Да, мама, уже иду.
Мэри вздохнула, закрыла окно и отправилась к матери. Та ждала её в своей спальне. Это была мрачная, душная, хотя и большая комната. Она отличалась от спальни Мэри как старость отличается от молодости. Хотя и в той и в другой комнате мебель выглядела одинаково мрачно. Стены были оклеены обоями ежевичного цвета (наверное, чтобы соответствовать названию дома), над кроватью висел портрет покойного Уильяма Лоджа и несколько мрачных портретов бабушек, прабабушек и прадедушек. Мать лежала в кровати, бордовый полог откинут, и страдала очередным приступом мегрени. Когда Мэри подошла, мать указала ей на стул.
- Мэри, скажи Джону, пусть съездит за доктором. Но только пусть позовёт непременно мистера Сайлеса! Он точно знает, как мне помочь. Я всю ночь не спала. Мне так неприятны все эти перемены погоды, я всегда их тяжело переношу.
- Но, помилуйте, мама, какие же перемены? На улице яркое солнце и пахнет весной и птицы поют. А у вас тут такой спёртый воздух. Думаю и мистер Сайлес укажет вам на это. Может быть открыть окно и проветрить дом? Вам сразу станет лучше.
- Ты хочешь, чтоб я простудилась? - И миссис Лодж  нарочито громко закашлялась. 
- Вовсе нет, мама.
- Ты собираешься сегодня на прогулку? 
Мэри помолчала, не зная что сказать. Она собиралась сегодня к Маргарет, но не знала, как мать к этому отнесётся. Потом осторожно ответила:
- Я бы хотела сегодня прогуляться до Стоунса. Надеюсь я тебе не нужна?
- Ты всегда убегаешь, когда я болею. - Миссис Лодж недовольно поморщилась. - Ладно, иди! Вам, молодым, конечно, не понять нас, стариков, пока не придёт ваше время.
Мэри попрощалась с матушкой и, переодевшись, направилась в сторону Стоунса. Она прошла сначала по саду. Его со всех сторон окаймляли кусты ежевики. Отсюда, собственно, дом и получил своё название. Кусты к осени ломились от ягод и слугам тогда находилось много работы. Сад был наполовину запущен - пожилой садовник плохо справлялся со своей работой. Но, несмотря на это, здесь было так уютно! Мэри нравилось отдыхать в саду. Спрятаться с книжкой в беседке или на краю пруда было в летние дни одним из любимых занятий. 
Яркая зелень кустарников и деревьев манила остаться и сегодня, но девушка мужественно прошла мимо. Она торопилась. До Стоунса не меньше пяти миль по прямой. А ей хотелось ещё вдоволь наговориться с Маргарет и вернуться пораньше, чтобы не разозлить мать. После приступов мегрени она обычна была очень слаба и раздражительна. И, хотя, матери очень нравился Джеймс Камминг, она терпеть не могла его сестёр - Маргарет и Эмму. Эмма была старшей, ей исполнилось двадцать восемь в январе и она уже четыре года как была замужем и редко навещала мистера и миссис Камминг. Но когда всё-таки приезжала в родной дом - разговорам не было конца. Маргарет была третьей по старшинству. Ей шёл двадцатый год. Она была так же доверчива и наивна, как Мэри, но вдобавок ещё и глупа. Правда внешне Мэри ей уступала. Но это всё было неважно, пока между ними не возникало соперничества. Эти две девушки очень близко сошлись между собой, поверяли все мысли и тайны друг другу. В какой-то мере это объяснялось степенью родства между ними - приятно, когда подруга не только подруга, но ещё и сестра.
Мэри вышла через боковую калитку из сада и заспешила по тропинке к дому Маргарет. Маленькие ножки в удобных туфельках так и замелькали среди свежей зелени.
Когда она уже подходила к Стоунсу, её нагнал какой-то всадник, и молча поехал рядом. Мэри была неприятна такая молчаливая слежка, поэтому она, выждав пару минут, резко остановилась и повернулась к всаднику. Он тоже остановился, немного удивлённый, но по-прежнему молчаливый. И Мэри узнала мистера Треверса. Ну, конечно, кто бы ещё это мог быть?! Только его дерзость могла оправдать такой поступок. Но, в любом случае, дальше она не пойдёт, пока не выяснит, что ему надо. И Мэри осталась на месте, делая вид, что внимательно рассматривает пчелу, которая взобралась на цветок и упрямо искала сладкий нектар. Молчание затянулось. Наконец Мэри задала вопрос:
- Мистер Треверс, боюсь вам не понравится то, что я скажу, но не могли бы вы перестать следовать за мной и разрешить мне спокойно дойти, наконец, до Стоунса. Я спешу.
Мистер Треверс отзвался не сразу. Казалось, он растерялся.
- Я, правда, не думал, что вам может быть неудобно моё общество. Если вам не нравится, я уйду.
- А кому может нравится молчаливое преследование? 
- Что-ж, раз вы это так воспринимаете... - И мистер Треверс пришпорил коня. На его лице, казалось, было написано сожаление о том, что он сменил свою дерзость  на подобие любезности.
Мэри  даже не взглянула в его сторону, пока он не скрылся за ближашим поворотом дороги, хотя ей почему-то отчаянно этого хотелось. Но она гордо подняла голову, наморщила свой носик (что явно должно было означать высшую степень презрения) и продолжила свой путь к Стоунсу. Мистер Треверс больше не вернётся и не будет досаждать ей своими  любезностями. Туда ему и дорога!
- Мэри, папа, Мэри пришла! - Закричала Маргарет, когда Мэри переступила порог Стоунса - небольшого (по сравнению с Блекберри Холлом) поместья. Мэри приветливо поздорвалась с родственниками, и Маргарет тут же утащила её в сад. 
- Мэри, ты знаешь что-нибудь о мистере Треверсе?
- Нет, Мэгги. А что, он тебя чем-то привлёк? 
- Он точь в точь, как принц Арабиан из книги Джайлса - такой загадочный и интересный. За его загадочностью и дерзостью,  наверное, скрывается возвышенная и благородная натура.
- А по-моему он просто грубиян. - И Мэри рассказала кузине про разговор с Треверсом.
- Ах, Мэри, я бы на твоём месте сразу же в него влюбилась. Это так романтично!
- Уж в него я точно влюбляться не буду! И ничего в этом нет романтичного. - Однако молодая особа, гордо заявлявшая такие вещи, вовсе не считала, что влюбляться - это неромантично. Ведь она сама прибегала иной раз к Мег с очередным романом и дочитывала шёпотом последнюю главу, где все влюблённые обязательно встречались,  венчались и жили долго и счастливо. И плакала при этом совсем уж неприлично искренне. Поэтому Мег и сказала:
- Ты на самом деле так не считаешь.
Мэри промолчала, чем признала, что, возможно, Мег и права. Они ещё какое-то время погуляли в саду, и Мэри с сожалением распрощалась с Мег, пообещав скоро прийти, и отправилась домой. 
Май в этом году был тёплый и душный, как никогда, и, если бы Мэри посмотрела на небо, она заметила бы, как быстро оно темнеет. Потом появились первые предвестники грозы: похолодало, подул сильный и резкий ветер, птицы перестали петь. И, наконец, стало необычно темно. Мэри подняла глаза. Тёмные, серые, клочковатые сзади неё, впереди тучи вставали сплошной свинцовой стеной. Загрохотал гром, молния, как яркая стрела прорезала небо, затем ещё одна и ещё.
Что же делать? Мэри корила себя за глупость, что не отправилась к Мег на Вороне. Она очень хорошо ездила верхом. Но пешая весенняя прогулка так заманчива, а до Стоунса так мало миль для молодых ножек, что она даже не подумала об этом. И теперь приходилось расплачиваться. Первые капли дождя упали на яркую весеннюю зелень. Может быть вернуться в Стоунс? Но она прошла уже половину пути. А дождь, подождав немного, забарабанил с такой силой, что Мэри вымокла до нитки за несколько минут. Сообразив, что кое-как можно укрыться в лесу, она бегом кинулась к ближайшим деревьям. Ветки немного закрыли её от дождя, но не полностью. Гроза скоро закончилась, гром отгремел, но дождь, казалось, припустил ещё сильнее. Мэри с каждой минутой промерзала всё больше. Перспектива остаться под деревом на ночь её не радовала и, стуча зубами, девушка выбралась из своего укрытия и поспешила домой. Скоро с тропинки  она свернула на просёлочную дорогу и чтобы согреться побежала вперёд так быстро, как только могла. Скоро её догнал топот копыт.
"Ну вот, второй раз за день меня преследует всадник и это вовсе не смешно." Мэри промокла, замёрзла и была зла на весь мир и на дождь, который никак не желал кончаться. Она даже не обернулась, но всадник, уже обогнав её, внезапно развернул лошадь.
- Мисс Лодж? - Услышала она знакомый голос.
- Опять вы! - С досадой вместо приветствия ответила Мэри. Ибо только мистеру Треверсу мог принадлежать этот немного хриплый  голос.
- Вы промокли. Возьмите моего коня. Он спокойный. Вам ещё долго идти, а я уже почти дома. - Вместо дерзких слов и умных речей услышала девушка.
- Благодарю вас. - Тихо и почему-то смутившись ответила она.
Мистер Треверс слез с коня, и помог Мэри сесть на Горца (так звали прекрасного скакуна Треверса). У неё так замёрзли руки, что едва хватало сил держать поводья. Она поблагодарила мистера Треверса ещё раз взглядом и пустила лошадь рысью. 
До Блекберри Холла она доехала как раз к тому моменту, когда дождь наконец-то закончился и ласковое вечернее солнце выплыло из-за туч. Весенняя зелень играла и переливалась всеми цветами радуги, подставляя листочки тихому ветерку. Капли дождя блестели на них, словно алмазы. Природа выглядела умытой и умиротворённой.
Бросив поводья конюху, Мэри вбежала в гостиную. Миссис Лодж, увидев её, в ужасе всплеснула руками. С платья, волос, шляпки текла вода, а сама девушка дрожала от холода. Тут же Нэнси - старая нянюшка Мэри, которая служила теперь в доме кухаркой, переодела и укутала молодую госпожу и усадила к огню, а Джон принёс немного вина для согрева. Миссис Лодж охала и ахала возле дочери, забыв, что хотела её отругать за задержку. Приказано было послать за мистером Сайлесом. Мэри немного знобило, но она мужественно терпела своё недомогание (которое досаждало, кстати говоря, ей намного меньше, чем суета маменьки и слуг) и позволила уложить себя в постель, а к ногам придвинуть горячую грелку. Она пребывала в каком-то сладком, мечтательном упоении. И ей было так тепло, засыпая, вспоминать мистера Треверса и его слова, его взгляд, его маленькую услугу. Когда Нэнси вошла, поправить одеяло, Мэри уже спала со счастливой улыбкой на лице.
- Миссис Лодж, мисс Мэри заснула.
- Хорошо, Нэнси, ступай к себе. Надеюсь, она не заболеет. - И на лице миссис Лодж отразилось удивительное для неё беспокойство. Эта строгая и высокомерная женщина по своему обожала дочь и её душевное и физическое здоровье и счастье (как она его представляла) ставила превыше всего в своей жизни. Она сделала из дочери идола и, сама того не замечая, успешно поклонялась ему уже девятнадцать лет.

1 2 3 4 5 6 7 8 9